Глава 15. Элистинский СИЗО (1985 г)

Когда Чикатило за четырнадцать лет убил пятьдесят шесть женщин? Ведь добрая половина дел была «раскрыта», а «виновные» наказаны, кто – расстрелом, кто – пятнадцатью годами и так далее. А Чикатило, тем временем, продолжал своё дело. Вот тогда эти самые «виновные» тоже думали, что они свободные люди.

 Во время пересадки на другой автобус в самом центре города я увидел знакомых девчат из мединститута, среди которых была моя  подруга, с которой я периодически встречался. Мы с «опером» стояли рядом, как неразлучные друзья. Мы и были с ним неразлучными из-за наручников, которые соединяли его левую руку, с моей правой. Поскольку мы оба – в летних рубашках с короткими рукавами, то скрыть этого было невозможно. Она поначалу стала звать, но подруги ей быстро указали на наручники, и она понимающе кивнула. Мне невольно вспомнился куплет из одной песни А. Розембаума, который я в мыслях стал напевать:

…И когда он меня, гад, по городу вёл,

Руки за спину, как по бульвару,

Среди шумной толпы, я увидел её…

Понял сразу, что зэк ей не пара.

Уже тогда, не будучи ещё судим, я знал наизусть большинство песен Вилли Токарева, Александра Новикова, многие из Розенбаума, Аркадия Северного, Звездинского, Шуфутинского и многих других, кого у нас запрещали официально, но народ их слушал. Очень любил иммигрантские и тюремные темы. В них есть страдание, есть правда, есть вообще то, чего не всегда можно было найти в «разрешённых» песнях.

Вот мы и в аэропорту. Меня – в дежурную часть милиции, к тому самому оперу, который не носит формы и, без которого аэропорт не аэропорт. Каково же было его удивление, когда меня ввели к нему под конвоем. Лицо его невольно вытянулось, изображая не столько удивление, сколько сожаление, что в тот раз он меня отпустил. Меня пристегнули к трубе в углу, где и была скамья для «гостей». Переговорив с ним, «мои» ушли организовывать наш отлёт. Этот уставился в упор и смотрит. Злорадствует.

– Я ведь чувствовал в тот раз, что тут что-то не то, как же я мог…? – сокрушался он.

Мне кажется, он бы отказался от месячной зарплаты, только бы вернуть тот день. Какое он упустил удовольствие! Представляете себе, задержать человека, который вот уже пятый месяц в розыске?

Неужели в этом он находит удовольствие? Неужели в этом есть какой-то азарт? Что же приятного в том, чтобы задержать и отправить «куда следует»? Может быть то, что можно проявить свою власть? Самоутвердиться в собственных глазах, мол и я не лыком шит, имею власть? Обычно это необходимо бывает мелким людишкам, которые больше ни на что неспособны. Что ж, видимо он таковым и был.  

Теперь же его роль в моей судьбе была нулевой. Он был для меня не более опасен чем прохожий. Я улыбался, что его страшно раздражало. Отсидев три года я вновь столкнусь с ним в буфете аэропорта. Он будет самоуверенно лезть, протягивая руки с деньгами вне очереди. Я не буду знать, что это его руки и спокойно оттолкну их в сторону. Когда наши взгляды сойдутся, то оба мы будем удивлены. Только я буду вполне спокоен, а он просто посинеет от злости. Но что он сможет мне, освободившемуся сделать? Он тогда всё-таки возьмёт без очереди, как сотрудник аэропорта, позвав буфетчицу по имени. А я, уже наученный кое каким опытом, не стану лезть на рога. Мы с ним, оказывается, будем и через восемь лет общаться, но уже в другом тоне.

В дежурку вошёл молодой лейтенант, мой конвоир и сел рядом. Ему вовсе не шла эта форма. В душе он не был милиционером и казалось, на него насильно надели эту форму. Он со мной говорил так, как будто мы с ним приятели. Даже спросил меня, не голоден ли. Я сказал, что уже третьи сутки идут как не ел. Он удивился и сказав что принесёт что-нибудь из буфета, вышел. Какая же была пропасть между двумя этими людьми, работавшими в одних и тех же органах. Этот «аэропортовский» больше всех суетился, чтоб меня скорее посадить на рейс и чтобы наверняка, скорее свершился надо мною суд. Он ещё в утробе матери видимо был инфицирован такой заразой как «микромент». Она прогрессирует очень медленно и неизлечима. Иные живут с этой болезнью до старости. Больного легко узнать как по лицу, так и по позе, ведь вверх лезут в той же позе, что и ползают.

Пришёл лейтенант с бутербродом для меня. «Аэропортовский» не вынес такого ко мне доброго обращения и вышел. Только я успел проглотить бутерброд, как он вернулся с «моим» опером, который меня тут-же пристегнул к себе и мы направились к двери. Оглянувшись я улыбнулся во весь рот, насколько позволяли мышцы лица. «Аэропортовский» понял, что я его дразню, вскипел, но дверь за нами закрылась и он остался в своём кабинете, в этом маленьком его мирке, где он царь, король, диктатор…..

Мне как «почётному» пассажиру и билет бесплатно, и регистрация вне очереди и посадка раньше всех. Когда проходили контроль, одна кассирша узнала во мне того самого, который брал билет «куда угодно».