Глава 9. Бега брата (1980 г)

Глядя в окно мчащегося поезда заметил, что места стали холмистее и зеленее, что означало приближение к Ставрополю, откуда предстояло ехать в райцентр, или, - как здесь казаки называют, - в станицу Шпаковское. А далее в село Пелагиада. Само село представляло собой одну, главную, асфальтированную улицу, которая тянулась вдоль речки, как казалось до бесконечности. И конечно не могла эта главная улица называться иначе как - Ленина. А всё это в целом, если смотреть с высоты птичьего полёта, находилось в углублении, вроде оврага, но очень большого в размерах. То место, где мне предстояло жить ближайшие три месяца, находилось на возвышенности, и было видно из села. 

   Спрашивая у прохожих, которые все как один указывали всё время в одном направлении, я оказался уже примерно в середине этого бесконечно длинного села. Вот церковь, где мне сказали повернуть вправо. Перейдя речку в брод, а оно в этом месте широко разлилось, и поэтому было не выше колен, я поднимаюсь по извилистой дороге, идущей всё время вверх по склону, огибая торчащие из зарослей скалы. Осталось позади и село, в котором мне всё так незнакомо. Оглянувшись увидел что я уже высоко, на уровне куполов церкви. Присел любуясь далью, склоном напротив что за селом. Напрягши зрение, разглядел бегающих там людей и дым костров. Позже я узнал, что это был большой табор со своим бароном и своими порядками. Не зря они облюбовали эти места. Не смотря на осень всё было зелено, словно перемены года не касались здешних мест. Любопытство не дало мне долго сидеть, подняло на ноги и повело. Иду и гадаю, - «с какими мне людьми предстоит жить и работать?».

   Странно, вроде двадцатый век, а со мной происходит то, что происходило с моими сверстниками сто лет назад.

Бедные крестьяне не могли прокормить своих детей и отдавали их купцам в подмастерья. Они выполняли самые сложные работы и первые три года, а то и пять им не платили. Только кормили и на сезон давали одежду, которая изнашивалась раньше, из-за непомерного труда. После этого срока они становились оплачиваемыми и им разрешалось, например стоять за прилавком, а чёрную работу делали уже другие, новенькие. И жили они в самых жутких условиях. Так и меня, с детства, куда только не отдавали, в каких только степях не работал. Вот и теперь иду в батраки к хозяину.

«История повторяется, потому что не хватает историков с фантазией».  

В том, что работы будет предостаточно, я не сомневался по прошлому опыту жизни на точках. Уж знал, что не на отдых еду. Радовало уже то, что рядом село, - а значит жизнь.

 Ну вот, я совсем недалеко от точки. А вот и типичная для точек картина: собаки несутся навстречу с диким лаем, - что означает на их, собачьем языке, - «не бойся, мы не укусим, а лишь исполним свой перед хозяином долг». Когда же они совсем приблизились вплотную, не сбавляя своих угроз, - я понял, что они злоупотребляют полномочиями.

 Но, как учил меня отец, я так и сделал – абсолютное спокойствие внутри и ни какого страха. Это работает как часики. Псы учуяли то, что им надо, - а это отсутствие флюидов страха и приблизившись, «сменили тон». Вот так, окружённый со всех сторон лающими «по долгу службы», злыми внешне, но добрыми внутри собаками я подошёл к домику, стоящему чуть в стороне от типичной фермы. Неподалёку огромные стога сена, длинные ряды корыт и обязательное в таких местах явление – старый, давно съеденный ржавчиной прицеп трактора. Мне иногда казалось, что эти прицепы, какие бы не были старые, всегда твёрдо стоящие на «ногах», - то есть всегда имели все четыре колеса – привозятся специально на точки и фермы в качестве декорации. Неподалёку от сарая привязана лошадь, глава семейства, - а у лошадей, как я заметил, матриархат, - и вокруг неё всё её семейство, которое без неё ни шагу. Достаточно привязать маму, остальные будут на моральной привязи.

А по другую сторону сарая, на возвышенности небольшое стадо «хурды». «Хурда» - это овца на больничном. То есть всех немощных, хромых и больных обычно отделяют от стада и держат неподалёку от точки, где они всегда могут легко вернуться домой своим ходом, даже хромая и кашляя. У них, как в санчасти, щадящий режим и рацион побогаче.

        Пока я приближался к дому, изучая местность, из дома показалась тучная фигура хозяина. Он вышел на лай собак в штанах и майке, держа в руке кусок мяса, которым видимо был увлечён и судя по жиру вокруг рта, с аппетитом,. Его лицо было настолько типичным для тех, кто уже тридцать пять лет живёт со скотом и каждый день ест варённое мясо, что не трудно было прочесть это при первом взгляде. Большого роста, упитанный и с толстой шеей.

 Поздоровавшись, мы зашли в дом. Конечно, белой рояли там не было. Запах варёного мяса и чеснока. На стене висело двуствольное ружьё, на фоне старенького, от времени и собственного веса уже волнистого ковра, на изгибах которого видна пыль, а рядышком висел кинжал Кубачинской работы. В доме всё старое и дешёвое. Не было ощущения, что здесь жилое помещение. Деньги же, что зарабатываются здесь, отправляются семье, а здесь – временное жильё. Но можно ли назвать временным жильё, где человек намеренно живёт треть века?

Хозяин продолжил трапезу, как ни в чём не бывало, пару раз предложив принять участие. Поскольку я был с дороги голоден, то я приложился, что называется «засучив рукава». На столе кроме мяса и чеснока стояла большая, алюминиевая кружка воды, к которой хозяин периодически прикладывался, громко глотая, и не скрывая после этого громкой отрыжки. В тот самый момент, когда я, уподобившись ему, стал есть с большим аппетитом, в дверях появилась стройная девушка. Я чуть не поперхнулся от неожиданности и неловкости своего вида. В руках я держал огромную кость, на которой висело хорошо сварившееся и оттого отваливающееся мясо, рот был забит до отказа, и так же как у хозяина, жиру на пол лица. Растерявшись, я не мог найти хотя бы тряпочку, чтобы вытереться, и на её приветствие мне оставалось лишь стыдливо кивнуть, и слегка отворачиваясь буркнуть себе под нос.

Это была его младшая дочь, далеко не в отца, красивая и грациозная. Она поздоровалась очень скромно, положила на стол соус и прошла в другую комнату. По нашим обычаям я даже не мог задерживать на ней взгляда, уж она тем более. Ей было так же шестнадцать, и как узнал об этом позже, родились мы в один день одного года. У меня сразу в голове мысли:

 - Не скучно, наверное, будет мне здесь.