Глава 16. Иваново. СИЗО (1985 г)

Благодаря моим ежедневным физическим занятиям и их очевидным результатам он понимал что со мной ему не справиться.

 Он бросил чашки на железный стол и, громко матерясь, удалился от кормушки. Я предупредил, чтобы следил за словами, так как могу за это предъявить. В камере наступила тишина, что ещё больше концентрировало внимание на его падении, и только за дверью слышен звук черпака, накладывающего каждому свою пайку.

Получив, заметьте, в порядке очереди и заметьте, свою пайку, я сел на верхнем ярусе, сложив ноги по-турецки. Я не любил толкаться за тесным железным столом.

Один из подхалимов, не подозревая, что я это заметил, стал шептать ему что-то, подстёгивая его самолюбие. Вдохновлённый этой «поддержкой», Шуйский осмелился бросить в меня ложку, сопроводив это опять таки матом. Попал мне в колено. Вот, именно этого я и ждал! Тут же пустив в него свою миску с гоячей баландой, через мгновение я очутился лицом к лицу с ним. Схватив за бороду, потянул его из-за стола на свободное место. Он упёрся всеми частями тела, что означало полное его падение.

– Ещё одно движение в мой адрес, опущу перед всей камерой, – вырвалось у меня в гневе.

Это было самым унизительным, что можно сказать арестанту. В момент гнева некогда раздумывать, но тем и лучше. Я был прав по всем пунктам. Могли дать запрос в «хату», где сидят уполномоченные в этих вопросах, и ответ был бы в мою пользу. Шуйский же этого страшно опасался. Лучше замять и утихнуть на месте, пока из этого не получилось чего недоброго.

Оттуда виновному могли «присудить» штраф или ещё какое наказание. Теперь Шуйского словно подменили, как будто в камере его и вовсе не было. И всё стало на свои места, с той лишь разницей, что очередь в комушку теперь замыкает Шуйский.

Гордость сначала так озадачивает, что люди поддаются внушению и начинают приписывать гордому человеку то самое значение, которое он сам себе приписывает, но внушение проходит, и гордый человек скоро становится смешным.

Позже меня стали таскать то к следователю, то к адвокату. Всё это, конечно, внутри тюрьмы, в лабиринте этих бесконечных коридоров. Шуйский не мог дождаться, когда меня заберут «с вещами». Но хоть меня и заберут, то ему сразу не восстановить свой прежний статус, даже если в камере все до единого поменяются. Информация там гуляет дольше чем сидит арестант. В социуме таков закон: «Кого называешь князем, тот примет тебя за холопа».

 Шло время в ожидании суда. Преступников гораздо больше, чем следователей и один следователь берёт сразу несколько дел, а люди между тем сидят в камерах, и потом им за это же дают сроки, несмотря на всплывшие в процессе следствия оправдывающие факты.

В одной из «бесед» следователь попытался «пришить» мне одно из своих нераскрытых дел. Дело было связано с ограблением какого-то Ивановского магазина. По времени совершения и по «почерку» подходило под меня. Это была его первая и ставшая последней попытка «пришить» мне чужое дело.

– Ну ладно, теперь перейдём к основному делу, по которому ты у нас идёшь, – сказал он после предварительного разговора абсолютно спокойно и стал зачитывать дело, которое мне совсем незнакомо.

У меня от удивления поднялись брови, как у Этуша в «Кавказской пленнице». В голове мелькнуло воспоминание, как в Элисте «шили» невинному парню своё «висящее» дело. Честно говоря, стало даже страшно. Вот так и моё дело в аэропорту на кого-то наверное повесили. Пока в моей голове мелькали всякие мысли, он тем временем уже рассказывал мне, как я грабил магазин. Да ещё в таких подробностях, что мне показалось он сам это сделал а на других вешает. В моём растерянном молчании он искал признание, пристально вглядываясь мне в глаза. Он искал зацепку, как в клубке ищут кончик верёвки. Если б я дал ему повод, - а им могла быть растерянность, - то он бы уже нашёл способ раскрутки. Им этого не занимать, зря ли они этому обучались, и не один год. Но вопреки его ожиданям я улыбнулся. Мне действительно стало смешно, даже не знаю, от чего. От смеха я воздержался, но улыбаться не переставал. Он спросил, что я вижу смешного в этом.

–     Меня можно обмануть, обокрасть, избить, убить, всё можно, кроме одного – это «пришить» чужое дело.

Следователь понял, что лучше найти другого, помягче и посентиментальнее, и перестал «шить», сказав, что просто проверял меня.