Глава 16. Иваново. СИЗО (1985 г)

Этому меня учил брат. Он за свою жизнь столько этого прошёл. Он говорил, что, когда пытаются «шить», нужно сразу чётко давать знать, что не выйдет. Малейшая слабинка – и ты пропал. Он любил говорить: «В России, если дело не клеится – его пришивают»

Бывает, что опер открыто просит за одно взять на себя мелкое дело, чтобы оно у него, как говорится с плеч, а он, в свою очередь, смягчит твоё. А на срок, мол, это не влияет из-за поглощения крупным мелкого. Но когда ты подпишешься всплывут такие факты! Но будет поздно. Поэтому меня брат предостерегал от такого. Он с твёрдой уверенностью говорил что чистосердечное признание уменьшает вину, но увеличивает срок.

 Когда мать была на свидании, она насчитала на теле Хабиба сорок семь(!) заживших шрамов. На её вопрос, что это такое, он отвечал, что половина из них – результат того, что «косил», а вторая половина была получена им, когда ему нагло «шили» чужие дела и он резался. Представляю, сколько он пережил за свои тридцать лет, половина из которых прошли в камерах, карцерах, бурах, этапах, «стаканах», допросах и т.д. И сколько его дел будут так же «шить» другим. А они, в свою очередь, так же будут доказывать, что ничего об этом не знают, и от обиды резаться, глотать вилки, вскрывать вены и разбивать голову о железные двери. Хотя по закону твою виновность должен доказать суд, но у нас часто бывает наоборот: подсудимому приходится доказывать свою невиновность.

 Это вечный круговорот преступлений и наказаний. И вот в чём, по моему, выход из этого замкнутого круга: никакой, будь то гуманный или жестокий закон не в силах предотвратить преступления, ибо тысячи лет существуют законы, и тысячи лет их нарушают.

Законы лишь плетутся в хвосте, ловя и наказывая людей, уже их преступивших. Есть на Земле только один закон, способный остановить человека, едва его посетит злой умысел, это его личное, внутреннее, духовное самосовершенство, которое даётся работой над собой, глубоким уединением и размышлением. Всё же остальное, что человек впитывает извне, то есть от общества – порочно. Именно это твердил мне мой внутренний голос.

У каждого человека он есть, но большинство людей не слышат его слабый, зовущий голос в этом шумном, а главное, бессмысленном многоголосии общества. Мало кто любит уединение, одиночество. Хотя бы на короткое время. Если б только знали они, какое это благо для них!

Посетив раза три следователя и раза два – адвоката, я вновь оставался в камере. Следствие шло где-то там, за пределами этой тюрьмы, как-то само по себе, словно меня это не касалось, а я сидел и ждал, что они там мне присудят. Могли бы и на суд не возить, зачем? Разве моё присутствие изменило бы их предварительное решение?

Поскольку до суда есть время, хотел бы рассказать ещё об одном удивительном явлении, которое можно испытать только здесь. В камере было место, от стены до нар, шириною примерно с метр и в длину около трёх. Этот промежуток никогда не пустовал. Там всегда кто-то ходил от стены до стены. Поначалу я не понимал, что это за бесконечное хождение туда-сюда. Я на них смотрел как на ненормальных. И ходили они не как на прогулке, а будто куда-то спешили. Как только один «ходок» прекращал, его место тут же занимал другой. Шагающий обычно был отрешён от действительности и ни с кем в это время не общался. Он действительно удаляется из камеры. Казалось что его тело оставалось здесь, а дух находился где-то далеко! И это при открытых глазах! Это ходячее тело иногда выдавало переживания души, которая в данный момент где то далеко. Например, если душа с кем-то общается, то тело жестикулирует; если ругается, то тело хмурится; если встречает родных и близких, то улыбается. Очень странно выглядит эта картина для того, кто ни разу этого не видел.

Когда же сам попробовал, то не сразу ко мне пришло это состояние. Но на пятый или шестой раз я стал это ощущать. Каково же было моё удивление, когда я сам оказался далеко за пределами тюрьмы, в кругу друзей, когда бродил по знакомым улицам, здороваясь с приятелями, которые, словно узнав о моём возвращении, выходили на улицу, шли мне навстречу. Какое это чудо! Это же медитация! Самая настоящая медитация! Никакими другими способами мне не удавалась раньше медитация, сколько бы я не пытался, закрывшись один в тишине. А здесь, в такой шумной, переполненной народом камере, в непрерывном движении и при открытых глазах у меня это получалось!

Для меня это было большим открытием внутренних резервов души и мозга, о которых ранее я и не подозревал. Только попав в специфические условия, мозг заставляет подключаться резервы. Таким образом, мозг даёт себе возможность «разгрузиться» от накопленной изо дня в день негативной энергии в этой душной, накуренной, полутёмной и однообразной атмосфере. Когда из этого блаженного состояния возвращаешься в действительность, то чувствуешь себя вернувшимся в свою камеру из отпуска. Сколько бы потом не пытался на воле повторить это, у меня не выходило, потому что мозг не был утомлён таким однообразием. Видимо на воле нет такой потребности у мозга.

Шло время. Я только тем и занят, что работаю над свои телом. Уже легко достаю ногой до второго яруса и могу закинув туда ногу, тянуться к ней даже не сгибая в колене.

 Однажды глазок в двери остался не закрытым наружной крышкой, и мы стали по очереди смотреть в коридор и на противоположную стену. И это было удовольствием, потому, что глаза видели что-то новое. В камере уже знаешь наизусть каждую дырочку, каждое кровавое пятнышко раздавленных клопов. Когда настала моя очередь смотреть, вдруг послышались разговоры и шаги в коридоре. Вдруг вижу: стоит матрас в трубочку и сам собою пошатывается.

– Галлюцинации, – подумал я.

– Оказалось, матрас был в руках малолетки, которого не видно было за ним. Мальчик лет четырнадцати, светло русый, с таким мирным и по-детски невинным лицом.

– Да, будут теперь из него лепить «человека», – мелькнула мысль.