Глава 16. Иваново. СИЗО (1985 г)

Одни делают из себя галерею, рисуя на теле замысловатые татуировки с «глубоким», как им кажется, смыслом. Всё делается на месте, в камере. Делают игральные карты так искусно, что они ничем не уступают, а порой и превосходят фабричные в качестве. Используется и кровь, и пепел сожжённых подошв, и многое другое. Ведь сидят то у нас отнюдь не дураки. Права пословица что гласит: «голь на выдумку хитра».

С едой у нас так. Утром открывается кормушка – это квадратик в центре двери, куда не влезет голова человека. Услышав, как она открывается, все тут же выстраиваются в очередь. На каждого выдают по половинке маленькой чёрной буханки хлеба тюремной выпечки, на которой насыпано по две чайной ложки сахара. Затем вставляют в кормушку алюминиевую трубу, и снаружи «баландёр» наливает в подставленное нами ведро кипяток, который нам давали регулярно, без перебоев, каждое утро. В камере это называли «чай». Каждый, кого забирают из камеры «с вещами», должен сдать свою кружку и так называемую постель. Это ещё потому, что, допустим, из кружки могут сделать неплохой нож. 

Сахар, что насыпан поверх хлеба, одни соскребают в кружку с кипятком, другие разравнивают пальцем, после чего облизывают палец и начинают отгрызать сладкую верхушку хлеба, запивая кипятком. Остальной хлеб оставляется на обед, и если получится, то на ужин. В обед в кормушку подают чашки, а точнее бывшие чашки, а теперь уже тарелки, потому что измяты они уже так, что и чашкой их не назвать. В этих вмятинах после мойки остаются остатки прежней пищи. А кто ел до тебя из неё, знает один Бог. Если ты брезглив, то помирай голодной смертью. Но, слава Богу, никто ещё не помер из-за брезгливости. Когда дали впервые уху, как они её назвали, я долго смеялся. Не поняв, я даже спросил, зачем они налили мне воду.

– Это не вода, а уха, ха-ха-ха, – засмеялась вся камера.

–  Ты думал, щука будет плавать? Ха-ха-ха, – начались сыпаться шутки.

– Да хоть бы мутная была, – недоумеваю я, – это же просто вода!

– Это на воле нужно верить только глазам, а здесь – нюху и слуху, – продолжаются шутки, – понюхай и послушай, что все говорят, вот тебе и уха.

Конечно, запах был и даже позвонки плавали с горошками рыбьих глаз.

–     Одно успокаивает, – стал я отшучиваться, - уж от чего, но от избытка калорий не помру.

Моим же основным занятием теперь было мышление. Я много думал над всем, что у меня было, что происходит вокруг меня сейчас и главное, что ждёт меня впереди. Нет, я не о том, какое меня ждёт наказание. Я о другом: кем, каким человеком мне предстоит быть на этом свете. Две вещи очень схожи и их часто путают люди, это: «смириться с неизбежным» и «плыть по течению». Моё смирение с неизбежностью возмездия за мои преступления ни в коем случае не должно было превратиться в плытьё по течению. Я должен грести! Конечно здесь, в полном отсутствии условий, то есть у меня нет даже вёсел при таком сильном «течении», мне потребуется колоссальное усилие, чтоб хотя бы удержаться на месте, не то чтобы подняться вверх по реке. Но как? Как это делать? У кого этому учиться в этом окружении, где к тому же нет ни книг, ни даже кусочка бумаги ни карандаша.

Я никак не понимал одного: почему в камеры не дают книг, хотя бы старых, списанных, которые сдаются на макулатуру? Ведь понятно, что арестанты читали бы их от корки до корки. Менялись бы меж собой, меж камерами. Уверен, что многие и не думали бы играть в эти рисковые игры, меньше было бы всяких разборок, поножовщин и прочих результатов человеческого безделья.

Но! Дело в том, что хозяину «инкубатора» не нужны орлы. Нужны куры и петухи. Образованный – это уже готовый орёл. А орёл не любит клетки. Если куры начнут читать, просвещаться, то перестанут делать нарушения, опомнятся, осознают и следовательно начнут отстаивать свои права. Тогда кто же будет бесплатно валить лес, и добывать руду? Не самим же хозяевам «инкубатора» это делать? Так что тёмные массы во все времена были нужны. Самое страшное время наступит для человечества тогда, когда каждый потребует своё.

Сначала, в течение долгих лет, миллионы людей допускают собственное порабощение, а потом находится один умный, который их вразумит, и тогда вся эта масса встаёт против поработителей, крушит и сжигает всё, и даже собственные клетки. Провозглашает независимость. И тот, который поднял всех на это кровопролитие становится новым хозяином инкубатора и всё возвращается на круги своя. Начинают восстанавливать свои клетки и жить по прежнему, пока этот новый хозяин не зажрётся и не найдётся следующий умник, положивший глаз на его место.

Первое время я больше проводил в раздумьях. Иногда душою бродил где-то далеко на воле, оставив тело в камере. Здесь была прекрасная возможность подумать обо всём, для чего на воле, в повседневной суете, не находишь времени.

Вот тут-то я и надумал. Столько надумал, столько перелопатил мыслей, столько обнаружил в себе желаний! Стал разбираться, что такое мечта. Оказалось мечта – это совокупность множества желаний. Обнаружил, что сам весь состою из множества отдельных, но не взаимосвязанных качеств. То есть, как полезных для меня так и вредных. Что они, делятся на положительные и отрицательные. Полезные я назвал достоинствами, а вредные пороками. После всех этих раздумий я крепко заснул и приснился мне сон, что я разделился на множество отдельных бесформенных частей. Все они как будто отдельно существующие живые существа, находящиеся в моём теле. Сон был настолько отчётливым, что даже я засомневался, - а сон ли это был?