Глава 16. Иваново. СИЗО (1985 г)

«Даже в камере тёмной найдёшь ты ответ,

 Коли ясные мысли направлены в свет».

На третьи сутки нами и другими заполнили каталажку и повезли в тюрьму. Это огромное серое здание в четыре этажа, стоявшее где-то на окраине города со всеми соответствующими его статусу ограждениями с колючей проволокой и вышками по углам. Даже улица, на которой оно стоит называется Болотная. Надо же как символично! Не случайно всё это.

Вот например, как я это расшифровываю: в воде, если ты умеешь плавать, не утонешь, но в болоте, даже если ты олимпийский чемпион, не поможет – засосёт. Любое движение, даже правильное – против тебя. Следовательно, виновен ты или нет, а срок получишь, - раз уж ты на Болотной.

В подтверждение этого, для тех кто ещё верит в советское правосудие, забегая вперёд скажу, что адвокат мне в первый же день сказал, что срок я в любом случае получу потому, что я уже отсидел три месяца. То есть за то, что они меня до суда держали под стражей без решения суда. А ведь только суд решает, виновен ты или нет?

Но я не первый и не последний. Почти все, кто имел «удовольствие» просидеть в камерах до суда, за это получат срок. Я не слышал, чтоб кого-то оправдали и суд выплатил компенсацию за моральный ущерб. Не уж-то суд осудит самого себя? Откровение же адвоката поставило точку в моём колебании насчёт справедливости советского правосудия. Этот молоденький адвокат ещё сказал:

– Не волнуйся, ты хоть знаешь за что сидишь. Мне приходилось защищать абсолютно невинных, но они получали по году и по два за то, что следственный процесс длился долго и они просидели всё это время в камерах.

Железная «каталажка», в которой везли меня и ещё нескольких арестантов, остановилась. Мы сидим в полной темноте и только по звукам определяем, что происходит снаружи. На этот раз, судя по всем звукам (а это крики, лай собак, мат, звон ключей, скрип открывающихся ворот, громкие команды), мы подъехали к воротам «серого дома». Звуки же эти настолько сочетались, что в совокупности, дополняя друг друга, составляли некую музыку, написанную ещё тем композитором, - «гением всех времён и народов».

Въехали во двор тюрьмы. Нас вывели, и мы как один прищурились от света и не успели даже глянуть вокруг, как очутились в коридоре, где нам вручили каждому что-то тряпочное, свёрнутое в трубочку и очень грязное, как штаны моториста. Это был матрас, на котором мне предстояло провести ближайшие полгода. Пока вели по бесконечным коридорам, нас становилось всё меньше и меньше. У каждой второй камеры мы теряли одного. Так нас раскидали и я оказался теперь уже в камере настоящей тюрьмы. Это уже не КПЗ. Здесь публика серьёзнее, но тем и лучше, если ты «правильный». Попав поначалу в чистую камеру КПЗ напрасно рассчитывал, что и в тюрьме будет так же чисто. Увы, когда вошёл то первое что меня удивило – это перегруженность. Камера была на восемнадцать человек, но в ней вместе со мной было уже двадцать восемь. Та же духота, запах, дым сигарет, полумрак, только ещё добавилась теснота. На меня уставилось без малого тридцать бледных и небритых лиц. Те кто лежал поднялись. Ведь открыли не кормушку, а дверь, что на фоне монотонного однообразия дней, здесь является событием. Я вспомнил как меня учил брат, что нужно говорить при входе в камеру.

– Здорово, мужики! Статьи 144, 145, 14… – перечислил я свой «букет». – Зовут Мухтар, ходка первая.

Так хотелось сказать: «И последняя», но было нельзя. Камера загудела и краем уха я уловил смысл: «Парень – свой». С этого дня время словно остановилось. Чтобы узнать которое сейчас время суток, нужно запрыгнуть на «решку», где в нижнем углу выковыряна для этой цели дырочка.

 За несколько дней полностью исчезло отношение ко времени. Всё теперь казалось одной вечностью. Лица сокамерников напоминали зверей в клетках зоопарка. Когда открывается кормушка, то они ждут чего-нибудь съестного. Так и здесь. А когда бросишь им пищу, то сильный отбирает у слабого. Здесь конечно это делается немного цивилизованней, но «закон джунглей» сохранён в своём первозданном виде, лишь с некоторым видоизменением и поправками. Покажешь слабость – пропал. Именно здесь я убедился окончательно в том, что мы не так далеко ушли от наших предков – обезьян.

 «Ум пошлеет…от обращения среди пошлых, с равными делается равным им, с отличными делается отличным». /Хитопадеши/ 

 Двухъярусные железные нары сделаны из железных пластин шириной в четыре пальца. Промежуток между ними – пять пальцев! По расчёту, четыре полоски на человека, но из-за перегруженности камеры, едва ли выходило на человека по три. Грубая работа зэка, не иначе как сварщика-самозванца «спинным мозгом» ощущалась сквозь этот тонкий, так называемый матрас. Казалось, всё рассчитано и ничего здесь случайного нет. И расстояние между пластин, и тонкий матрас, и перегрузка камеры – всё это для того, чтоб от безделья не сходили с ума. Всю ночь только тем и занят, что вытаскиваешь проваливающийся матрас. Железный стол в промежутке между нар намертво приварен к ним, и составляет всё это одно целое железное сооружение, которое голыми руками не сломать, не загнуть, не разобрать. 

       Контингент здесь конечно разношерстный. Об этом говорит разница в их поведении. Нужно отдать должное: законы здесь жёсткие, но справедливые. Трудно вписаться в эти законы лишь тому, кто мается от безделья и не умеет усмирить свои слабости, ввязываясь во всякие игры, которые часто кончаются для проигравшегося печальной трагедией.