Глава 16. Иваново. СИЗО (1985 г)

Когда подошёл стражник, мальчик смотрел на него снизу вверх, как турист на статую Свободы. В этот момент по коридору проводили одну камеру на прогулку, и мальчик стал к стенке, обняв свою постель и испуганным взглядом провожал этих хмурых, небритых дядек. Наверное только сейчас он начинал понимать, куда он попал. Его посадят в камеру, где все такие же, как он. Обычно к ним сажают одного взрослого «папу». Он действительно выполняет такую роль, и они его так и называют.

Пошёл шестой месяц, как я в этой камере. Ожидание утомительнее всего. Как же хочется поскорее узнать, сколько тебе дадут, чтобы уже можно было считать месяцы, недели, дни. А так не можешь ничего, пока не знаешь своего срока вообще. До суда – это самый трудный период. 

Ну вот однажды утром пришёл и этому периоду конец. В кормушку назвали мою фамилию и добавили: «С вещами!».

– Лёд тронулся! – почти крикнул я от радости.

В эту камеру я уже не вернусь. После суда сажают в «осужденку», где все ждут своего этапа. Поскольку я «залётный», то вещей, кроме тех, что на мне, у меня не было. Мне не передавали родные, как другим, телогрейки, валенки, рукавицы, носки, свитера и прочую тёплую одежду. Как был взят, в одной летней рубашке, брюках и кедах, так и сижу уже пять месяцев. Всё так износилось, что дальше уже некуда. Я быстро свернул постель в трубочку, взял самую плохую, мятую кружку, чтобы сдать, и встал лицом к камере. Все встали, и я, попрощавшись и пожелав им скорейшей воли, вышел в уже открывшуюся к этому моменту дверь. Повели по отсекам, где по пути из других камер присоединяли кого-то ещё. К концу шествия по коридорам нас уже было человек семь. У одной из дверей у нас забрали постель и кружки. Когда коридор завернул нас очередной раз на 45 градусов, то перед глазами открылась интересная картина. Коридор стал намного шире, но мрачнее своим непонятным цветом. Одна стена была из сплошных дверей, между которыми не было вообще никакого промежутка. По другую сторону коридора лицом к стене и с руками в наручниках сзади стояло человек восемь. Когда из-за угла появились мы, то некоторые из них невольно повернули головы, чем вызвали возмущение трёх солдат, стоявших за их спинами.

– Не вертеть головой сказано было! – крикнул один из них, и они повиновались, и больше не оборачивались.

 Нас тоже поставили лицом к стене, приказав руки держать за спиной. Оказывается, их уже вывели из «стаканов», куда нас сейчас и расфасовывали. «Стакан» – небольшой отрезок площади размером 60 на 60 см, попасть в который нужно через узкую дверь, в которую  человек крупного телосложения никогда бы не прошёл. Хочешь – стой, а не хочешь – тоже стой. Стенки «стакана» обязательно из «шубки», чтобы нельзя было упереться коленями, а то будет слишком комфортно.

«Стаканы» эти для того, чтобы во время сортировки перед этапом не было смешивания и всякого рода контактов с другими арестантами. Рассортировали. Стою и думаю: «Как же здесь можно заниматься?». Но, оказалось, можно, если сильно желать этого, а не успокаиваться, обманув самого себя. Ногами, конечно, не помашешь, руками, кстати, тоже, но всегда найдётся, над чем работать. Стал разминать кисти и выворачивать руки до локтей. Ведь это когда-то нужно делать? Значит, стоя здесь, я не теряю время. Какая разница мышцам, где ты это делаешь: в «стакане» тюрьмы или в шикарном спортзале? А я думал, что теснее карцера не бывает. Вот ведь как всё познаётся. В сравнении!

Прошло более шести часов, когда отворили мой «стакан», надели наручники и поставили к стенке лицом, где уже стояло несколько арестантов из тех, с кем меня вели. Когда разобрались с остальными, нас вывели во двор тюрьмы, где уже стоял железный «воронок» с открытой задней дверью и солдатами по краям, держащими свои автоматы по всем правилам этапировки.

Привезли во двор здания суда. Машина, как и полагается, подъехала вплотную к дверям, которые вели прямо в «обезьянник». Стало быть, эту группу будут судить весь день, делая перерывы и выводя по одному на процесс. Примерно через час пришли и назвали две фамилии, и повели на процесс. Через минут пятьдесят их привели, и увели ещё двоих.

 Те, что вернулись с процесса, были хмурыми. Видимо, не понравился им приговор. Хотелось удовлетворить своё любопытство, но, видя их настроение, не стал их ни о чём спрашивать. Через минут десять, оправившись от шока, они сами стали разговаривать, и выяснилось, что одному дали четыре года общего режима, другому – два. Они даже не подельники, а совсем по разным делам и статьям. Просто состав суда, из-за перегруженности, проводит процессы конвеером, за исключением более серьёзных преступлений. Настал и мой черёд. Со мной повели молодого парня, который мне казался цыганом. Когда вошли в зал суда, то я понял, что не ошибся. В зале был весь его табор. Нас завели за решётку, и мы сели на скамейку. Начали с него. Когда зачитали его обвинение, то я сравнив их со своими, решил: ну если ему за такое дали два года условно, то меня не только должны отпустить из зала суда, но ещё и билет купить.

Меня это подбодрило, и я стал терпеливо ждать, что будет дальше. А дальше взялись за меня. Меня спросили, согласен ли я на ведение процесса без присутствия пострадавших. Я согласился немедленно. После нескольких вопросов, на которые мне оставалось ответить лишь положительно, зачитали приговор. Слушая своё дело, я просто удивлялся таким словам, которые резали слух. У судей какой-то свой специальный язык. Такие выражения как «проникновение в частную собственность», «угроза жизни», «нанесение тяжких, телесных повреждений», и т.д. меня пугали. Оказывается, каждое моё действие имело свою отдельную статью в уголовном кодексе СССР. В результате всего этого у меня получился так называемый букет.

А вот и приговор: «… сроком на три года… с отбыванием на севере… в спецкомендатуре…».

В сравнении с преступлениями того цыгана, мои были мелкими шалостями. Я подумал не спутали ли судьи наши фамилии? Ан нет! Цыгану дали условно потому, что весь его табор во главе с Бароном, давно подсуетился. Увы, не все могут на это рассчитывать.

  Спецкомендатура – это так называемая «химия». «Химией» называют работу в самых вредных цехах, на самых вредных для здоровья химзаводах, где вольные ни за какие деньги не станут трудиться. А если и найдутся такие, то им нужно платить сумасшедшие деньги. А зачем, когда у нас в стране избыток подневольных? И платить не надо, только на еду и всё. И от работы отказаться не посмеют, так как тут же получат нарушение. А несколько нарушений – ты кандидат на зону. Ради только того, чтобы не попадать на зону, люди и трудились годами, губя своё здоровье на благо Отечества. Теперь же «химики» работают не только во вредных цехах, но и на других не менее тяжёлых работах, но хотя бы безвредных. Таких работ в нашей необъятной стране хватит на всех.