Глава 18. Химия (1985-88 гг)

Чтобы не сходить с ума, всё своё внимание я направил на увлечение запретной йогой. Изощряясь разными способами я проникал в библиотеку и вырисовывал и выписывал всё, что находил в этой книжке.

Придя в комендатуру, я был счастливейшим человеком. Даже на работе, когда промелькнёт мысль о том, что у меня есть тетрадь, по которой я буду заниматься, сразу на душе становилось радостно. Теперь мне оставалось выкраивать время для этого. Поскольку работы всегда на морозе, то было очень трудно что-то делать, да к тому же в бушлате, валенках и ушанке. Увидит бригадир – звонок в комендатуру, и нарушение готово. Всё-таки меня сюда привезли работать, а не йогой заниматься. И именно это обстоятельство, когда нет ни времени, ни условий и всё вокруг противится - подстёгивало меня искать любую возможность. И находил. В такой мороз мне было жарко и в то же время так прекрасно на душе. Результаты себя ждать не заставили. Они были очевидны. Теперь я мог делать то, что совсем недавно мне было не под силу. С этой тетрадкой я носился везде. Без неё я не ходил даже… пардон, в туалет. Мне в этих навязанных условиях всё было чуждо, всё постыло, а тут появилось что-то своё, личное. Теперь я понимал что означало знаменитое высказывание: дайте мне точку опоры и я переверну мир. Имелось ввиду, на самом деле, не мир, а своё к миру отношение. То чем я был теперь одержим, было моей точкой опоры.

       Тетрадка со временем так износилась, что пришлось всё переписать и перерисовать в новую. Теперь уж я сделал это с большей аккуратностью и старанием. В неё так же входили мои наблюдения, новые режимы тренировок, находки, мысли и т. д. Ночью тетрадь спала со мною под матрасом, а днём ездила на работу. Я тогда ещё не знал, что существуют органайзеры, но она как раз и была для меня чем-то подобным.

Вскоре из Казани к Жене приехала его девушка Альбина. Это была очень миловидная и высокая красавица. Она безумно любила Женю. Они могли встречаться на первых порах только у порога комендатуры утром перед выездом на работы и вечером по возвращении.

У нас с Женей была одинаковая картина в этом плане. Альбина была беременна. Уехав на некоторое время в Казань, она вернулась уже с ребёнком. У них также родилась дочь. Не без труда Альбина сняла маленький деревянный домик. Женя мог приходить, точнее, прибегать к ней по приезде с работ на несколько десятков минут в день, до семичасового звонка. Благо, домик был неподалёку от комендатуры. Город, естественно, не туристический, и съём квартиры был достаточно хлопотным делом.

К этому времени мы с Женей были уже без нарушений, и всё шло к улучшению нашего положения. Чаще стало возможным выходить. Даже иногда без заявлений можно было отпроситься на некоторое время и после семичасового звонка. Некоторые дежурные понимали ситуацию и отпускали его повидаться с ребёнком, предупредив, чтобы не опаздывал к следующему звонку.

Вскоре у Жени кончился срок, и он благополучно вернулся в Казань. Без него стало как-то пусто в комендатуре. Но я был искренне рад за него, что он вернулся в срок, без добавки. Многим этого не удалось. Здесь много нюансов играют роль: характер, обстоятельства, личная симпатия, которую Женя вызывал у многих, с кем общался. В нём очень удобно сочетались и спортивная закалка, и боеготовность, и вечная улыбка, и доброта души, которую не могло скрыть его лицо. Все эти качества не могли не повлиять положительно.

Времена настолько заметно стали меняться, что я порой удивлялся, как становилось возможным то, за что совсем недавно мог угодить в чёрный список комендатуры. Свободы становилось всё больше и больше. Даже дошло до того, что я смог выхлопотать отпуск у начальства. Для этого мне пришлось опереться на ситуацию с рождением ребёнка, на необходимость повидаться и расписаться. Мне даже паспорт для этого выдали на руки.

       Когда я приближался к деревне Любы пешком по степи, то невольно вспомнил, как два года назад вот в этом самом месте мы расставались с ней всего лишь на два дня. А вот в этом самом месте, помню, я остановился, перед тем, как исчезнуть за бугорком, и долго махал ей рукой, словно догадывался, что до следующей встречи не два дня, как мы предполагали, а целых два года. Рядом пасся скот, и она, поймав ягнёнка, гладила его и тоже махала мне вслед. Может быть, всё это было не случайно? Может, этот ягнёнок и означал, что у нас будет ребёнок? Помню, как я сходил по ней сума. Каждое наше прощание было настолько трудным, хотя и прощались мы обычно на день или два. Помню, с каким нетерпеньем я ждал её приезда. Как же всё-таки легко потерять голову человеку, стоит только встретить любовь. Если б я мог тогда знать, сколько мне предстоит пройти до следующей нашей с ней встречи. И вот этот долгожданный момент приближался. Волнение переполняло меня всего. Я не знал, как мне вообще себя вести, что ей говорить при встрече, как обращаться с ребёнком. С такой ситуацией не сталкивался никогда и никогда в жизни ещё не был папой, а тут...

Так же, как и два года назад, было лето, и мы встретились по иронии судьбы примерно в том же месте, где и расстались. Люба шла с коляской и, увидев меня приближающегося издали, обмерла. Я был в такой растерянности, что подкашивались ноги. Подойдя к ней вплотную, я обнял её, и мы молча простояли некоторое время. Только потом я заглянул в коляску.

– Диана, это твой папа, – произнесла она плачущим голосом, утирая слёзы.

Из коляски на меня смотрели голубые глазёнки. Я не знал, как мне с ней обращаться, как вообще взять ребёнка на руки. Неумелыми движениями я всё-таки поднял её на руки и поцеловал. Она смотрела на меня равнодушным и даже подозрительным взглядом. В этот момент да и последующие дни, я не испытывал каких-либо отцовских чувств. Может быть, я не совсем ясно осознавал, что это вообще такое быть отцом? Но, поверьте, как ни прискорбно в этом признаться, ещё долгое время мне не были знакомы эти чувства.

Может быть, это ещё потому, что я не воспринимал Любу как жену. На это тоже были свои причины. Приехав я узнал что переписываясь со мной и имея от меня ребёнка, а так же ожидая моего приезда, она открыто встречалась с другим! Вообще то в любовном треугольнике один угол всегда тупой, вот этим тупым углом я себя и чувствовал. Конечно, я был в шоке, но уже всё делал по инерции, хотя мои действия уже не имели той внутренней искренности. Обратного пути у меня не было. Тем более мне нужно было держать своё слово, данное начальнику комендатуры и я не мог не расписаться с Любой, иначе я бы обманул его.

 Для себя решил однозначно, что никакой семьи быть уже не может. Да и зачем мне это? Ведь даже брюки важнее жены, ибо существует немало мест, куда можно пойти без жены. Цинично? Не спорю.

Пожив пару дней в деревне и расписавшись в сельсовете, мы поехали втроём в город. Мне необходимо было повидаться с братом и отцом, которые сидели вместе в лагере строгого режима в степном посёлке Яшкуль. Тогда, в восемьдесят пятом году, когда я возил начальника и встречался с Любой, мы ездили на свидание, но нам не удалось его получить.