Глава 18. Химия (1985-88 гг)

В карточку занесли нарушение ночного режима. Но это только так, для начала. Уж если кому из начальства ты не мил, то всё в их руках: будь ты хоть ангелом, но сделают так, что будешь первым и злейшим нарушителем. Когда на этаже всё утихло, я встал и осторожно обошёл по «хатам» тех ребят, которые с Ваней были в близких отношениях. Мы собрали ему на этап, что могли. Теперь была одна задача – передать это ему. Пока не сменится Иван Василич, это невозможно, а утром нас повезут по объектам до того, как сменится дежурство. Стали искать на этаже того, кто завтра не работает по каким-либо причинам. Нашли одного больного, дрожащего от холода под двумя одеялами. Ему и поручили.

Буквально на следующий день мне запретили заниматься в зале, вставать для тренировок раньше подъёма, ложиться позже и так далее.

        Цурикову до конца срока оставалось ровно два месяца. Три года были уже позади. Здесь такие сюрпризы – обычное явление. Мы знали, что Цурикову за это грозит надбавка срока, но кто бы мог подумать, что дадут целых пять лет! После того, как Цурикова увезли в тюрьму, прошло около месяца, и потом состоялся показательный суд. В выходной день всех собрали в красном уголке. Приехал выездной суд. Привезли Цурикова и все кинулись к обезьяннику, но не тут то было. Не дали даже приблизиться. В прямом смысле загнали всю комендатуру в Ленинскую комнату. Все должны видеть что такое идти против шерсти, потому и затолкали так плотно. А чтобы все поместились убрали скамейки в задней части зала и большинство стояло.

 Слушая, как зачитывали все «злодеяния» Цурикова, я думал, что у суда только одна задача: наказать как можно строже, а не разобраться, что и как было.

А что им разбираться? Он, осужденный, бросился с самодельным, специально приготовленным ножом на исполнявшего свои обязанности лейтенанта милиции. Статей перечислили целый «букет». И изготовление холодного оружия, хотя все знали, для чего был изготовлен этот нож, и хранение оружия, и покушение на убийство работника милиции при исполнении, и многое другое. А те из осужденных, кто дерзнул высказаться на суде в защиту Цурикова, потом были «взяты на карандаш». В красном уголке было всё начальство, кроме самого начальника комендатуры, которого мы ни разу до сих пор не видели в глаза. Они тщательно помечали тех, кто «высовывался». Высунулся и я, указав на то, что у Цурикова, всё-таки, немало и положительных качеств, о которых здесь умалчивают.

       Результат? Плюс одно нарушение. Я – на волоске. Крепкий, однако, волосок оказался. Если б он оборвался, то вместе с ним оборвалась бы и вся моя дальнейшая судьба. Но Бог хранил меня, давая всё новые возможности изменить то, что в моих силах, и я в ответ стал прилагать максимум усилий и терпения.

Прошло около недели после суда над Цуриковым. Работал я в вольной бригаде. Мы ремонтировали крышу какого-то четырёхэтажного здания, окружённого добротным забором. На крышу мы поднимались по наружной железной лестнице, не входя в здание. Заливали поверхность крыши смолой. Я был весь в мазуте и пропитан дымом, так как таскал вёдрами эту кипящую чёрную жидкость из одного конца крыши в другой. Вдруг на крышу поднимаются двое ухоженных мужчин при галстучках. Я подумал, что мы им делаем крышу, и потому они пришли посмотреть. Но они сразу спросили у первого попавшегося рядом, - где бригадир?

Подошли к бригадиру, что-то у него спросили, и он показал на меня. Я в этот момент черпал дымящийся мазут и поглядывал на них. Когда они тут же прямиком направились ко мне, я чуть не уронил на себя ведро кипящего мазута. Не скрою, я сильно испугался. Аккуратно поставив ведро, я выпрямился. Подошли и попросили следовать к лестнице. Один стал спускаться первым, второй, указав мне следовать за первым, стал спускаться за мной. Там уже стояла чёрная «Волга» с антеннами и рациями внутри. Посадили на заднее сиденье, сами сели впереди и повезли. Решёток нет, но машина, судя по всему, специальная.

       Но кто они такие? Куда везут? За что? Почему именно сейчас? Если закрывают, то это должны делать наши менты и на месте, в комендатуре. Неужели что-то будут «шить?». Ничего не понимая и не смея спросить, я молча сидел и уже мысленно прощался со всем тем, что я видел в окно. Когда проехали несколько улиц, я понял, что везут в комендатуру. Подъехали. В дежурке мне сказали идти наверх, в свою комнату. Я быстро поднялся на свой этаж. На этаже – никого. Стал быстро собираться на этап. В шкафу для продуктов было пусто. Только открыл дверцу – тараканы забегали в панике, ища укрытие. Иметь что-либо съедобное здесь было не выгодно. Любой войдёт, попросит – ты должен отсыпать, отлить или отломить. Например, ты купил килограмм сахара. Его тебе хватит только на одно чаепитие. Пока ты будешь чаевать, к тебе в комнату с банками, а не со стаканами войдёт человек пять, и от твоего сахара останется только упаковка. Поэтому никто, обычно, ничего в шкафу не держит. А если и принесёт что-нибудь съедобное, то только на один раз.

Побегал по этажу в надежде хоть кого-нибудь найти, но никого не оказалось. Написал записку и положил на тумбочку у кровати. Текст был такой. «Ребята, держитесь дружно. Спасибо вам за всё: за поддержку, за то, что делили со мной всё, что было у вас. Постарайтесь не угодить в лагерь, потерпите, вся жизнь впереди. С уважением, Мухтар».

Собравшись, я сел у окна. Несмотря на мороз, день был солнечный, и я стал любоваться видом с четвёртого этажа. Я не мог себе представить, что сейчас меня могут лишить этого. Так в ожидании шагов в коридоре я просидел около часа. Когда я уже был не в силах терпеть такую неопределённость, эту угнетающую и непривычную тишину на этаже, я спустился в дежурку, где уже не было тех, кто меня привёз, и прямо спросил у дежурного капитана:

- Что со мной собираются делать?

– Не волнуйся, – успокоил меня капитан Геннадий Иваныч, – просто вы работали на крыше здания КГБ, где осужденным находиться нельзя.

 – И всё?! – не в силах сдержать эмоций, спросил я со скорченным от радости лицом. Моя довольная физиономия чуть было не влезла в полукруглую прорезь в стекле и не расцеловала дежурного. Меня посетила такая сила, что я на четвёртый этаж поднялся трёх метровыми прыжками. Я не чуял под собой лестницы. 

Вернувшись в свою «хату», я был настолько взволнован происходящими переменами, что не мог никак перестроиться и вернуться в обычное состояние. Ведь с момента, когда на крыше появились эти люди в пиджаках, прошло всего полтора часа, за которые мне пришлось настроиться и на этап, и на добавку срока, и на всё самое плохое. Тогда я впервые узнал, что человеку легче настроиться на плохое чем хорошее. Это происходит от того, что организм при необходимости мобилизует все свои силы быстрее, чем их потом распределяет по прежним местам. Именно в таких ситуациях я больше познавал себя, свои возможности, свои внутренние силы, резервы и вообще всё о себе.