Глава 18. Химия (1985-88 гг)

Спецкомендатура – это самый обыкновенный «инкубатор». Их в нашем социуме достаточно много. Имеют они разные названия. Перечисляю по нарастающей: роддом, ясли, детсад, школа, интернат, пионерлагерь, детприемник, «малолетка», училище, институт, университет, работа, религия, секта, армия, «химия», тюрьма, лагеря и так далее. У них разные правила, разные уставы но все они преследуют одну цель: подрезать крылья и поработить.

-      А при чём тут такие как институт, университет? – возразит обыватель.

-      А при том, - отвечу я, - что знаком не с одним десятком людей, закончивших эти заведения, но не знающих куда себя пристроить в этой жизни.

Бедные, повелись на названия, но не подумали, что ни в одном из перечисленных «инкубаторов» не дадут того, что конкретно нужно человеку. Что все они прямо подчинены одной целой системе. Помните что говорил орёл цыплёнку? Ни кому не выгоден твой полёт кроме тебя самого. И ни кто его тебе не даст и не жди ни от кого а сам работай над собой и над своими крыльями. Кто может научить тебя летать рассказывая как это нужно делать? Только лично твоя практика тебя научит и только она.

И вот я в очередном инкубаторе. Это обычное пятиэтажное здание из белого кирпича, оно ничем не отличалось от других, находящихся поблизости, если не брать во внимание решётки, которыми заделаны все без исключения окна. Один единственный вход – в центре. Когда же войдёшь в двери, то наткнёшься на решётку и, - что неизбежно, - на взгляд дежурного милиционера, сидящего за «пультом управления» комендатурой. Далее, за дежурным, виднеется «обезьянник».

Вход – то же самое место для арестантов, что для человека горло. За горло можно душить. Это самое удобное для милиции место для сведения счёта с арестантом и наиболее уязвимое для последнего. На первом этаже находились дежурка, красный уголок, кабинеты начальства, комната свиданий, прачечная и «обиженка». Остальные четыре этажа заселены «химиками». На каждом этаже было по двадцать комнат, в которых жили от трёх до восьми человек. Нам выпало жить на четвёртом этаже. Весь казанский этап (а в их число попал и я) был на одном этаже, что было недосмотром со стороны начальства. Спохватились потом, когда начались сильные столкновения с СПП-шниками, но было поздно. СПП – это что-то вроде «совета право-порядка». СПП-шники – это те же самые осужденные, но открыто работающие на начальство. Они, к нашему изумлению, оказались чуть ли не государственными лицами, имеющими неприкосновенность. То есть, если ударишь СПП-шника, то это приравнивается к тому, что ты ударил милиционера при исполнении служебных обязанностей. Вот даже как!

       Живут они в отдельной «хате». Хатами называют комнаты. СПП-шники уполномочены проводить проверки, записывать нарушения, сами назначать нарушителям наряды и тд, что, впрочем, должна делать милиция.

За свои старания они получат УДО. Заходить к ним, дружить и общаться с ними для нормального арестанта считается недостойным.

 Конечно, СПП-шнику не сладко придётся, если попадёт в лагерь. Там с него будет спрос за это, но здесь, на «химии», законы попроще.

 Ещё совсем недавно всё было по-другому. В одно прекрасное раннее утро «стукача» ждала «пика в бок». И никто обычно «не знал», чьих это рук дело. Теперь такой же осуждённый, как и ты, открыто ходит с журналом и при всех записывает тебе нарушение! Лет пять-семь назад это было почти немыслимо.

       Нарушений, если захотеть, за день можно накопить с десяток! Не там курил, не то сказал, не встал по звонку, на проверке стоял в тапочках, после отбоя в комнате горел свет, в комнате не убрано, опоздал в красный уголок, когда дали команду, и многое другое. Но это только внутри комендатуры. При входе и выходе из комендатуры так же легко попасть в чёрный список, если опоздал хоть на минуту. Иногда дежурный поворачивает стрелки настенных часов минут на пять-шесть вперёд, и по его часам, - а они для нас точнее, чем куранты на Спасской башне Кремля, потому что у него погоны, а ты никто - выходит, что ты опоздал. Нельзя ничего ни доказывать, ни сверять ни с какими другими часами. Даже если показать, что на десяти других часах время без пяти, а у него ровно шесть часов, то правильнее – шесть часов.

Ну как же тут не пополнить твой «послужной список» ещё одним нарушением? Это же такое удовольствие! Вынуть из шкафа папку с буквой «С» и записать: «Сидоров опоздание + 1 нарушение». Вот она, мол, моя власть над тобой.

 Но и это пустяки по сравнению с тем количеством нарушений, в которые можно легко «вляпаться» на работе. Здесь бригадир возведён в ранг Божества. Если ему что-то в тебе не понравится, то держись. Нарушения здесь можно штамповать конвеером. Да чёрт бы с этими нарушениями, если бы они только были на бумаге. Ведь дело всё в том, что наши нарушения нужны начальству. Нет, не просто нужны, они необходимы. Раз в месяц в каждую комендатуру поступает звонок «оттуда», то есть, как нам говорили, «из пятого отдела». Поступает команда: закрыть столько-то человек для отправки в такой-то лагерь. В лагерях та же работа, то же есть объекты, есть план, который нужно выполнять, а значит, нужны постоянно кадры, заменяющие тех, кто освободился. Теперь понятно, для чего придуманы такие статьи, как 206-я? Логика этой статьи примерно такая: «не хочешь работать на воле – работай в неволе».

А чтобы кого-то закрывать, нужно иметь чёрный список, откуда можно смело черпать молодых здоровых ребят, не вписавшихся в рамки порядков комендатуры. Поэтому существует много ловушек, избежать которые трудно даже самым старательным и прилежным арестантам, уж не говоря о тех, кто «не в ладу» с начальством. Для того, чтобы тебя закрыть, достаточно десять нарушений. Это было похоже на то, как если бы человек получал в месяц сто рублей, а тратил бы тысячу. Нельзя было прожить недели, особенно в первое время, чтобы не схлопотать нарушение, а чтобы снять с себя одно нарушение, нужно прожить месяц без единого. Как ни крутись, как ни изворачивайся, всё так поставлено, что лагерь по тебе плачет.

       В комнатах достаточно чисто, потому, что после шести месяцев, проведённых в грязных камерах и карцерах, нам было, с чем сравнить. В двери каждой комнаты – большое окно, которое ни в коем случае нельзя занавешивать. В него из коридора видно всё, что творится внутри. Выключатели света так же расположены снаружи комнаты, то есть в коридоре, для надзирающих. В комнате расположены кровати вдоль стен и по углам – казённые истрёпанные тумбочки, точь-в-точь, что были в армии. В стене – встроенный шкаф для одежды и еды, который столько раз покрашен на своём веку, что, отодрав отвисающий слой краски, я насчитал шесть слоёв. Ещё столько же оставалось на шкафу. И самое интересное, что цвет не менялся никогда, а лишь слегка были заметны оттенки.